Тьюрин успел натянуть кольчугу и нахлобучить отцовский шлем. Он не считался среди своих хорошим бойцом, но безвыходное положение способно и ягненка сделать волком, и он дрался с холодной расчетливостью опытного воина, хотя его удары зачастую и были неловкими и неумелыми. А за его спиной была Тайрина, прижимающая к груди сына.
Они еще держались, и гора шевелящихся обрубков у его ног все росла — остальных уже задавили числом, да женщины и не умели толком драться, они лишь неловко отмахивались ножами, которые были нестрашны мертвым врагам. Одну за другой их пронзали мечами, срубали ударом топора или поднимали на короткое — каким только и можно действовать в не слишком просторной пещере — копье.
А Тьюрин был все еще жив, и его топор, делая очередной замах, обрушивался на голову или торс ближайшего противника, легко рассекая слегка промороженную плоть. В какой-то момент он даже поверил, что им удастся выбраться из пещеры, но…
Он услышал за спиной тихий вскрик и мгновенно обернулся… Тайрина уже валилась навзничь, из ее груди торчало острие копья, пробившего тело насквозь. Даже не так — копье пробило два тела… сразу два… женское и маленькое, хрупкое, прожившее на этом свете шесть недолгих месяцев…
Он не помнил, как выбрался из пешеры, потом, когда его нашли посланные на поиски родичи, обнаружилась и страшно выщербленная секира, и кольчуга, изодранная вражеской сталью, оставившей немало рубцов и на теле… И перегороженная обвалом пещера, стены которой носили следы чудовищных, невозможных даже для гнома, ударов. И даже белая рука, торчавшая из-под огромных камней, все еще скребущая ободранными до костей пальцами…
С тех пор ему часто снился этот сон: падающая фигура и копье, навылет пробившее сразу два тела… И в те ночи тишину прорезал жуткий звериный вопль, наводящий ужас на спутников Тьюрина, если на тот момент они у него были.
Все эти годы он искал их — зомби и вампиров, оборотней и прочую нечисть, искал, чтобы изрубить на куски, чтобы хоть несколько ночей не видеть умирающей Тайрины… Он надеялся, что когда-нибудь, когда счет перевалит за сотню… или за тысячу… он увидит другой сон, увидит Тайрину живой, увидит Твара, тянущегося к материнской груди. Надеялся, что этот добрый желанный сон станет для него наградой, знаком того, что он сделал все, что мог, и что настала его пора присоединиться к жене и сыну там, куда уходят навсегда.
Но рано или поздно кошмар возвращался. И выход был один — снова искать врага, снова сжимать в руках секиру, снова крошить на мелкие куски не ведающих боли и страха мертвецов, в которых чья-то злобная сила в очередной раз вдохнула подобие жизни.
Или, если врага рядом нет, лить в глотку вино и пиво в надежде, что затуманенный разум провалиться в забытье без сновидений. Поэтому к моменту возвращения командира и его спутников Тьюрин был пьян до потери пульса…
Судьба сжалилась над ним — в эту ночь Тайрина не пришла.
* * *
Выехали рано. Айрин клевала носом, гном сохранял угрюмое молчание, вызванное стыдом за вчерашнюю пьянку и дикой головной болью.
Последние возделанные участки земли уже давно скрылись за спиной, дорога все так же петляла меж поросших молодой травой холмов. Солнце стало приближаться к зениту, когда в небе появилась маленькая черная точка. Точка все увеличивалась, пока не превратилась в мерно машущее крыльями странное создание.
— Почтенный Тьюрин, к нам летит грифон, — быстро сказал Рон, заметив, что гном, подобравшись, тянется к рукояти секиры, — Пожалуйста, оставь оружие, он этого очень не любит. Друзья, придержите лошадей.
Грифон шумно приземлился, еще несколько раз взмахнул крыльями для удержания равновесия, поднимая пыль, и вдруг совершенно по-человечески чихнул:
— Уф… доброе утро… вернее, добрый день, путники.
— И тебе доброго дня, Флар, — почтительно склонил голову рыцарь.
— Этот день недостаточно добрый. — В голосе грифона сквозила озабоченность. Рон заметил, как увенчанные когтями пальцы орлиных лап судорожно сжались. — Я видел вашего некроманта. Он теперь не один.
— У него появились спутники?
— Угу, да еще сколько. Думаю, не менее двух-трех сотен. Зомби.
— Зомби… так много? Вот проклятие, я и не ждал…
— Похоже, он основательно подготовился к походу, — буркнул грифон. — У меня начинает появляться беспокойство. Да, и еще… он захватил караван и перерезал стражу.
— Караван? Зачем это ему? — удивленно спросила Айрин.
— Откуда я знаю…
— В еде зомби не нуждаются. Если некромант напал на обоз, значит, там было нечто ему необходимое. А что такое особенное может ему понадобиться, что он счел возможным преждевременно привлечь к себе внимание?
— Оружие, — мрачно заявил Тьюрин.
— Оружие… вполне возможно. Уважаемый Флар, позвольте спросить, далеко ли до того места?
— Для ваших кляч? — Грифон скептически оглядел лошадей. Не то чтобы лошади были плохи, скорее король воздуха просто презрительно относился ко всему, что не может летать. — Три дня пути, может, и больше.
— Тогда нам следует поторопиться. Вы не покажете дорогу? У нас есть карта этих мест.
— Что люди понимают в картах? — все так же презрительно бросил грифон. — Что может знать о карте существо, не способное взглянуть на землю с высоты? Ладно, показывайте, что у вас там.
С точки зрения Рона, карта была не такой уж и плохой. Не тот шедевр, что был куплен им ранее, другая, более схематичная, но охватывающая куда большую территорию. Пожалуй, карта была единственным ценным приобретением, сделанным в Кадрусе, да и то Рон, по сути, отобрал ее у мэра, воспользовавшись привилегиями благородного рыцаря. Отобрал почти силой — мэр визжал, что это единственный экземпляр, и вообще не имеющий цены. Рон же просто содрал карту со стены и молча вышел, и без того обозленный препирательствами. Грифон долго разглядывал карту, затем небрежно ткнул когтем, и только реакция Рона спасла пергамент от здоровенной дыры.